Александр Васильевич – удивительно отзывчивый человек. К нему обращаются дети, у которых не складываются отношения с родителями или сверстниками. Александру Васильевичу они доверяют сокровенные тайны, удивительно быстро находят с ним общий язык. А.В. Суворов по возможности оказывает им поддержку, дает советы, помогает находить решения из сложных ситуаций.
Александр Васильевич, какие воспоминания у вас остались о детстве? – Вопрос объемный. Да и что значит – какие? Хорошие или плохие? Отчетливые или смутные? В смысле того, как складывались отношения с окружающими людьми, я считаю свое детство сложным. Ибо отношения складывались далеко не безоблачно. А этим, наверное, в первую очередь и определяется то, какие воспоминания о детстве остаются. Чем гармоничнее отношения с окружающими людьми, тем безоблачней взрослая память о детстве. Я не ладил с ровесниками. Отношения с ними носили отчужденный, а то и остро конфликтный характер. Я компенсировал это одиночной игрой: фантазированием, запойным чтением и задушевной дружбой со взрослыми – в первую очередь с мамой, а также некоторыми учителями. Воспоминания о яслях смутные, однако, помню, что уходил я оттуда в детский сад со скандалом. Мама вела меня в ясли, а я туда почему-то не хотел. Даже отказался зайти на территорию яслей, остался за забором, хотя утро было довольно прохладным. Мама пробовала смягчить мою непримиримую позицию, обещая, что не оставит меня в яслях, только поговорит с заведующей и отведет меня в детский сад. Но я не понимал тогда, что в мире взрослых все надо оформлять, и в детский сад без бумаг из яслей не перейдешь. Детсад находился рядом с яслями, за соседним забором. Там отношения с ровесниками сложились, в общем, нейтрально. Я предпочитал играть-фантазировать один; за моей игрой наблюдали издали, не вмешиваясь. В школе слепых эти мои одиночные игры вызывали раздражение. Ненормальный, мол, потому что сам с собой разговаривает (я фантазировал вслух). За мной шпионили, иногда били, чтобы отучить от «говорения с самим собой». После опыта школы слепых в Загорском детдоме чуждался ребят. Тянулся в основном к взрослым. Но нет худа без добра: зато стал «книгоголиком». Из детства вынес кучу неврозов, которые затем смягчались в течение всей остальной жизни.
Ребенку сложно быть не таким, как все? – Ну, иногда хотелось играть с другими в «классики», еще во что-то, требующее нормального зрения. В итоге и ушел в одиночную игру. Но особо по поводу своей инвалидности до шестнадцати лет не переживал. Сложности в отношениях с ровесниками с инвалидностью не связывал. Быть, «как все», не стремился. Удовлетворялся тем, что есть. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, была попытка узнать, не может ли современная медицина вылечить мои глаза. Сорвали с летних каникул, возили на консультацию в институт имени Гельмгольца. Подтвердили неизлечимость. Я вроде был к этому готов, но в глубине души на что-то надеялся... Крах этих надежд пережил тяжело, и вообще именно с этого момента начал переживать свою инвалидность, остро реагируя на недоступность огромной части культуры. Вообще на все, чего лишен из-за инвалидности. Понимание, что исходить нужно из того, что есть, а не того, чего нет, пришло недавно, в последние лет пять-шесть... А так много было моментов отчаяния. Но эти моменты можно объяснить и острым жизнелюбием. Тогда, получается, жизнелюбия поубавилось, прибавилось пофигизма, – так что еще вопрос, такой ли уж это прогресс – установка на то, что есть, а не на то, чего лишен.
Почему вам сегодня интереснее общаться с детьми, нежели со взрослыми? – Вообще это глупое обобщение, хотя я сам виноват, много давал поводов для такого вывода. На самом деле взрослые разные, с кем-то хорошо, с кем-то не очень. Просто к взрослым «тянет» избирательно, а к детям – ко всем подряд, хотя на самом деле с детьми общаться сложнее, чем со взрослыми. В подавляющем большинстве случаев трудно найти, «о чем дружить». Но очень хочется это найти – с каждым ребенком. А если с кем-то из взрослых не нашлось, о чем дружить, то и не надо, обойдусь, хватает и тех, с кем нашлось. Тут не без фрейдизма: в общении с детьми преодолеваются неврозы, вынесенные из собственного детства. Через чужое детство пытаешься примириться со своим. Со взрослыми – ничего подобного. Их принимаешь как есть: с кем-то интересно, с кем-то скучно, с кем-то тягостно, ну, в конце концов, нормально, – такова жизнь, со всеми одинаково не бывает. А ребенку хочется добавить капельку тепла – в компенсацию, возможно, того изгойства, что выпало на его долю, как в свое время выпало на мою. Получается, что когда речь идет о взрослых – я не солнце, всех не обогрею; а вот с детьми хочется быть именно солнцем, чтобы моего тепла хватило всем. Так я пытаюсь преодолеть в себе опыт собственного детского изгойства – уменьшая возможное, предположительное чужое.
Чему, в первую очередь, нужно научиться ребенку с проблемами развития? – Проблемы-то разные, индивидуальные, у каждого свои. Вот, может быть, именно этому – даже не пониманию, а ощущению того, что у каждого свои проблемы, – и надо научить. То есть принятию каждого со всеми его проблемами – такого, как есть. Не приятию, а именно принятию. Приятие – тех, кто приятен, а принятие – и тех, кто не так уж приятен, но уж какой есть, попробуем хотя бы держать безопасную дистанцию. Учить принятию – значит учить констатировать реальность, а не навязывать ей любой ценой свои оценки/расценки. Учить принятию – значит учить умению защищаться от реальности, констатируя ее. Подавляющее большинство не констатирует реальность, а воображает ее. Вот как можно более четко отличать свое воображение от того, что есть на самом деле, и надо учить в первую очередь. Всех детей с проблемами развития. А других не бывает. Не бывает развития совсем без никаких проблем.
Чему научиться сложнее всего? – Вот этому, о чем только что сказано. Принятию. Констатированию реальности – в отличие от безудержного мифотворчества, вздоротворчества, бредотворчества по ее поводу.
Как не замкнуться в себе? – Не воображать себя самым несчастным. Быть готовым к тому, что кому-то еще труднее. И кто-то еще больше, чем я, достоин сочувствия.
С какого возраста вы стали заниматься творчеством – писать стихи? – Творчеством – не поэтическим, а игрой-фантазированием, сочинением «Большой сказки», – я занимался с тех пор, как вообще себя помню. Едва ли не с преддошкольного детства. Стихи первый раз попробовал писать в восемь-девять лет. Бросил, убедившись, что это вовсе не такое простое дело, как казалось по стихам в «Родной речи» (читаешь, например, Пушкина, и такое чувство, что иначе не скажешь). Снова попробовал ближе к четырнадцати годам, готовый учиться, и уже не прекращал. Сейчас, правда, почти не пишу. Кажется, излился досуха. Впрочем, кто знает... Последние годы больше преобладает устало-пофигистский настрой, никак не лирический. Не до стихов кляче, из последних сил понуро тянущей лямку. Но зарекаться не приходится, всплеск эмоций, преимущественно, увы, отрицательных, всегда возможен. Я из тех свиней, которым, когда их режут, легче визжать в рифму. Мой давний друг и учитель, академик Борис Михайлович Бим-Бад, любит цитировать поэтессу Веру Инбер: «Когда нам по-настоящему плохо, / Мы хорошие пишем стихи».
Что или кто помог вам раскрыть творческие способности? – «Способности» – от слова «способ». Способами овладевают. Способности – формируются. Творчеству нельзя научить, но можно и нужно учиться всю жизнь. Потому что творчество – не навык, а способ существования, образ жизни личности. Ну, прежде всего, наверное, способствовали обстоятельства. Нет худа без добра, как и добра без худа. Не мог участвовать в играх других детей – и начал в одиночку сочинять «Большую сказку». А к стихам подтолкнула тоска по музыке: не слыша музыку, хотел творить «музыку слов». Тут очень поддержал директор Загорского детдома, Альвин Валентинович Апраушев. Помог овладеть специальными знаниями по теории стихосложения. А дальше – читал, пробовал, главное – проживал в творчестве жизненные ситуации...
Согласны ли вы с утверждением, что каждый ребенок талантлив? Как раскрыть этот талант? – Каждый ребенок может стать талантливым – иными словами, стать мастером своего, того или иного, дела. Соответственно, каждый ребенок может сформировать свой талант – может овладеть своим делом на уровне мастерства. Для этого нужна прежде всего увлеченность – вплоть до одержимости. Надо поддерживать увлечения, через специальные знания раскрывать перспективы творчества. Не захваливать чрезмерно, формируя иллюзию, будто любая халтура сойдет, но и не внушать, что все равно ничего путного не выйдет, как ни бейся. Всегда ли вам удается найти общий язык с детьми?» – Нет, не всегда. Да и что такое этот «общий язык»? Содержание общения, «о чем дружить»? Трудно, когда не видишь и не слышишь ребенка, не можешь наблюдать за ним и включаться в то, чем он занят. А собственная инициатива иссякает, выдыхается в пустоте. Мучительно трудно. Но я с самого начала заметил, что не могу на детей сердиться. Огорчаться – сколько угодно, а сердиться, раздражаться – нет. Настрой на ребенка всегда положительный. И если что-то не получается – это у меня не получается, я виноват, я где-то ошибся. Это передо мной, не перед ребенком, стоит задача – как-то наладить наше общение. И если что не так – в ответе я.
Как появилась «детская вешалка», что дает вам и детям такая форма общения? – Это меня звали в гости, заранее расписали весь мой день: когда подъем, когда завтрак/обед/ужин, а когда – работа «детской вешалкой». А я страдал по поводу неопределенности своего места в детской жизни: не родитель, не учитель, не вожатый... Оказывается – «детская вешалка». Сами дети определили. Ну, и чего же лучше. Пусть висят на здоровье. Что это дает? Пожалуй, взаимную защищенность. Душевный комфорт. Уют. И в итоге – совместный личностный рост. Хоть недолго, но мы вместе, и нам хорошо. Хотя бы мгновение, да наше.
Какие ошибки, на ваш взгляд, допускают взрослые в воспитании детей? – Спешка. Ребенок не успевает за вами, а вы злитесь на его «бестолковость». Надо приноравливаться к индивидуальным темпам детского реагирования. Это особо подчеркивал в своей книге «Слепоглухонемые дети» мой учитель, доктор психологических наук Александр Иванович Мещеряков. Обратная ошибка – бесконечная унылая жвачка, топтание на месте. Надо уметь идти дальше, не задерживаясь ни на чем до тошноты, до полной бесперспективности. Это тоже не уставал подчеркивать Александр Иванович. А уж о родительской склонности повторять себя в своих детях читать и слушать надоело. Нечего корчить из себя Господа Бога, пытаясь предначертать судьбу ребенка. Позвольте ребенку быть самим собой. И жить уже сейчас, а не бесконечно готовиться к жизни. Об этом много у Януша Корчака.
Сейчас много говорят об инклюзивном образовании, как вы к нему относитесь? – Энтузиасты инклюзивного образования спутали две совершенно разные задачи: собственно образовательную – научить, и социальную – интегрировать инвалидов в общество. В итоге мы рискуем не решить ни одной. Образование должно быть, прежде всего, эффективным в смысле овладения культурой. Все остальное от лукавого. Надо научить любить книгу, надо ознакомить с историей, географией, биологией, ну и так далее. По-человечески для ученика в классе должен существовать только учитель и тот предмет, по поводу которого они общаются, а все остальное – во внеучебное время. Я за то, чтобы у нас был общий дом, чтобы мы жили вместе, а учились – эффективно. Взаимопониманию мы можем и должны учиться не на уроках, а вне класса, во внеучебное время, в семьях, клубах... Поэтому я противопоставляю инклюзивному образованию совместную педагогику как форму личностной инклюзии. Нам нужно учиться вместе жить, но почему же именно в классе, во что бы то ни стало в классе? Не надо путать Божий дар с яичницей. Да и страшно. Если я в условиях спецшколы для слепых был изгоем, то не подавно ли мы рискуем изгойством в массовой школе? И сколько можно издеваться над учителем, мешая ему решать его прямые, собственно учебные, задачи?
Нужно ли развивать инклюзивное образование, а если нужно, то на что обратить внимание? – Я уже лет двадцать, с начала девяностых годов, настаиваю, что у родителей должен быть реальный выбор образовательных форм, наиболее подходящих их детям. Эффективных, и в то же время посильных, щадящих. Кто может – пусть учится инклюзивно, другие – в спецшколах, третьим вообще предпочтителен экстернат. Должны быть реальные возможности учиться так или этак, последнее слово – за родителями. Десятилетний мальчик с ДЦП средней тяжести учится инклюзивно не потому, что это лучший для него вариант, а потому, что нет выбора. Есть какая-то школа восьмого вида, но там, по мнению мамы, вообще ничему не учат. В обычной школе учиться трудно, но альтернативы нет. Вот я категорически против этой безальтернативности. На самом деле, как ни учиться – лишь бы научиться, хорош любой путь, ведущий к цели – получить образование, – лишь бы этот путь не гробил здоровье ни учеников, ни учителей.
Какова главная идея вашей программы образования и воспитания детей-инвалидов? – Взаимная человечность. Меня любят, а я не должен быть ослом, на которого смешно обижаться, когда он сдуру лягается, – знай, уворачивайся... Правда, быть человеком, а не ослом, очень трудно, тем более, когда тебя еще подчас и любят по-ослиному. Ну что ж, прости ближним их ослообразность – и все же как можно меньше сам будь ослообразным.
Какие сложности возникают при реализации вашей программы? – Да вот, как раз, взаимная ослообразность. Вместо взаимной человечности. Главное – очень трудно понять самому и втолковать другим, что человеком нельзя ни родиться, ни стать раз и навсегда, и с этого момента больше не беспокоиться о том, чтобы по возможности проявлять себя именно по-человечески, человечно. На самом деле каждый текущий миг я – человек постольку, поскольку сумел проявить себя человеком, а не животным, роботом и еще кем-то или чем-то. Каждый текущий миг я перед выбором – поступить по-человечески или как-то иначе. И если я выбрал человечный образ действий – я в данный миг состоялся как человек, а в следующий миг могу и не состояться, поступив не по-людски. Свое право на звание и название человека надо постоянно подтверждать.
Что нужно сделать, чтобы жизнь инвалидов улучшилась, стала более комфортной? – Для этого обществу надо преодолеть установку на инвалидный «героизм». Здоровым не надо быть героями, чтобы получить высшее образование. Тем более не надо быть героями инвалидам, гробя последнее здоровье, а надо создать условия для нормальной, без чрезмерного надрыва, учебы. То же самое относится к жизни вообще. Не выживать, а жить среди здоровых в условиях, максимально приспособленных к возможностям всех. Общество должно преодолевать свое бездушие, а не инвалиды «геройствовать», пытаясь полноценно жить вопреки этому бездушию. Навязшее в зубах словечко «преодоление» оказывается весьма двусмысленным...
Как сделать наше общество более толерантным? – Поменьше болтать о толерантности – и побольше на деле, во взаимоотношениях, проявлять ее в повседневной жизни.
Александр Васильевич, какие воспоминания у вас остались о детстве?
Ребенку сложно быть не таким, как все?
Что или кто помог вам раскрыть творческие способности?
